«Скажи мне что-нибудь научно-утешительное»
Мне лет шесть или семь, и я завороженно наблюдаю, как мой дед Борис Яковлевич Варшавский тушит своими длинными пальцами очередную сигарету «Ява» в массивной мраморной пепельнице и что-то быстро исправляет в формулах на экране Windows 95.
— А ученые знают все на свете?
— Проблема в том, — он задумался серьезно, ведь по-настоящему умные люди знают, что дети задают самые важные вопросы, — что наука действительно знает ответ на вопрос «как?». Но наука не знает ответа на вопрос «почему?».
Я поняла, насколько важную вещь сказал мне тогда мой великий дед-профессор, только много лет спустя. Я росла в настоящем культе знаний: сосланные в Сибирь интеллектуалы, как и мой дед, становились главными героями научных городков. В Новосибирске, например, была сильнейшая медицинская школа, ученые (женщины и мужчины) были супергероями моего детства.
Дед мечтал, что однажды я возьму руководство его кафедрой биохимии, и тот факт, что я пишу эту колонку, говорит о том, что я не оправдала его надежд. Так что этот номер, посвященный науке, в каком-то смысле дань памяти тому, кто учил меня, что главное чудо света находится у нас в голове — это наш мозг.
Потом я выросла и оказалась в стране, где науку почему-то надо специально популяризировать, а быть ученым не престижно и не круто. Потом пришел ковид, и оказалось, что только эти ребята в лабораториях могут спасти планету. Наконец, 2021-й в России был объявлен Годом науки и технологий — тема итогового номера была предопределена.
Ведь журналисты, в отличие от ученых, всю жизнь пытаются понять «почему». Почему начался COVID-19? Почему мир был к этому не готов? Почему мы живем в стране, которая рождает великих ученых, но научное сообщество еле сводит концы с концами? Ответов на эти вопросы нет, а гипотезы скорее расстраивают.