Пять стадий Египта
Поездку в Египет я откладывал годами. Подобно герою романа «Наоборот» Жану дез Эссенту, я слишком хорошо представлял, что меня там ждет. Только почти полное отсутствие альтернатив и компания добрых друзей заставили меня наконец отправиться в трехнедельное путешествие. Однако, пройдя все стадии принятия неизбежного, я был вознагражден
Отрицание: Александрия
Неладное началось уже на въезде в город. Люди по обочинам словно специально дожидались приближения нашей машины, чтобы броситься наперерез. На самом деле они просто надеялись, что водитель «мерседеса» не станет поддавать газу, а может, даже и притормозит, и решали, что сейчас самое время рвануть навстречу судьбе, то есть под колеса.
Их тактику я понял потом, когда испуганной газелью перебегал многополосную набережную Корниш, главную транспортную артерию города. На ее 20 км приходится примерно три с половиной пешеходных перехода. В них действительно нет никакого смысла: большинство водителей в Александрии «дальтоники» – на мелких перекрестках все едут со всех сторон одновременно, невзирая на светофоры. Зато у них очень тонкий слух: они умудряются понять, кто, кому и по какому поводу посигналил. И это притом, что звук не прекращается никогда – ведь египетский автомобиль не сдвинется с места, если не нажать на гудок. К тому же пара-тройка иностранных трупов в день для пятимиллионной Александрии – не более чем статистическая погрешность.
«Веточка Европы, привитая к Африке» для Генри Мортона, «задворки Европы» для Кавафиса, «пять рас, пять языков, дюжина помесей» для Лоренса Даррелла – Александрия, как свая на пристани ракушками, обросла таким толстым слоем литературных ассоциаций, что отделить реальность от поэтического образа города непросто. Стенать по Александрии как Европе, которую мы потеряли, – глупая затея. Она ею никогда в действительности не была, а уж если и была, то точно не к нашему приезду отринула все европейское и погрузилась в хаос восточного базара. Даррелл пишет: «Магазины на Рю Фуад – парижский блеск, парижская изысканность», – и тут же рассказывает, как в бедном квартале, где упал загнанный верблюд, его рубят на куски прямо на улице, живого. Конечно, парижский блеск потускнел, но владельцы местных антикварных лавок всё так же начищают хрусталь светильников, а напротив их витрин мясники разделывают тушу барана.