Жизнь вечная
Глагол — это жизнь как она есть: он фиксирует и то, что делает тело, и то, что делает душа. Человек «по-глаголу» никогда не пребывает в бездействии: когда мы спим, мы «спим», когда теряем сознание, мы «теряем», и даже когда мы «умираем», мы действуем. Что уж говорить о душе. Она и радуется, и любит, и грустит, и продается, и теряется, и спасается. Глагол — корень русской речи.
Бесконечное разнообразие русских глаголов кроется в приставках. Приставки — усы и парики языка — любой корень загримируют так, что получится и уходить, и приходить, и переходить, и входить, и заходить, и выходить, и подходить, и сходить! Там, где герой О. Генри со свистом crosses the road, герой Чехова перейдет, пересечет, переправится, переберется, перебежит через дорогу — и вот перед нами не один герой, а пять, потому что Ионыч или Алёхин, например, никогда через дорогу не побегут, а унтер Пришибеев или Рыбкин, сотрудник газеты «Начихать вам на головы!», очень даже пожалуйста.
Но писателям мало работы с приставками. Достоевскому недостаточно глаголов «исчезнуть», «сбежать», «незаметно уйти», и он создает «стушеваться», который со временем приобретает значение «оробеть», «растеряться». Мало ему и «любезничать», «кокетничать», и он создает «лимонничать». В языке рождаются не только отглагольные существительные, но и их антиподы «отсуществительные глаголы». Первые появляются на свет естественным порядком: «учить» — «учение», «дружить» — «дружба», «думать» — «дума», «жить» — «жизнь», вторые — по прихоти литератора, и они, конечно, экзотичны, как, например, «душедрянствовать» Салтыкова-Щедрина или «испавлиниться» Маяковского.