Где лежит настоящее
Мы поговорили со Светланой Адоньевой о том, где живет традиционная культура, почему не нужно ее возрождать и как современному человеку нащупать свои корни (спойлер: кокошники не достаем).
Вы часто говорите на лекциях, что традиционная культура — это не то, что нужно чинить и возрождать, что она вполне себе живет в нашей повседневности.
Понимаете, не работают призывы возродить традиционную культуру, одеться в кокошники и запеть народные песни. Народно-огородное, аккуратно создаваемое в советское время, кичевое не дает доступа к настоящему. Настоящее лежит совсем в другом месте. Дело ведь не во внешних проявлениях, а во внутреннем опыте, который в традиционной культуре был отрефлексирован и включен в повседневные практики. Стоит смотреть на то, что существует практически у всех как привычка: присесть на дорожку, постучать по дереву, чтобы не сглазить, посмотреть в зеркало, если пришлось с дороги вернуться. И в нас это сидит каким-то фоновым знанием, которое мы даже не замечаем.
Человек, проживающий на территории России и говорящий по-русски, может не знать молитву «Отче наш», но точно помнит про волчка: «Баюбаюшки-баю, не ложися на краю». Есть вещи, которые ты взял из детства, и они настоящие.
Я спросила подписчиков в соцсетях: кто первый выпавший у ребенка зуб бросает и что-то при этом говорит? Выяснилось, что многие родители отдают зуб зубной фее, а другие — мышке, приговаривая: «Мышка, мышка, на тебе репяной, дай нам костяной». Вполне себе образованные люди отвечали.
А как быть с поисками национальной идентичности?
На территории России проживало большое количество людей, говорящих на разных языках. При этом благополучнейшим образом они уживались рядом и вместе. Русскую девушку спокойно выдавали замуж в соседнюю карельскую деревню. И она плакала по своему умершему отцу по-русски, с мужем и с детьми говорила по-карельски. И даже не понимала, что она — носитель двух языков. Многие таковы: как минимум два языка, язык родительской семьи и язык мужниной семьи. Вся Вологодчина была наполовину финноугорская, наполовину русская. Я очень поздно, уже в университете, стала понимать, что среди слов, которые употребляла моя бабушка (она жила в Петрограде с 1918 года, а до этого — на Вологодчине), — вепсские. Я смотрела израильский сериал «Штисель» с субтитрами и стала опознавать слова на идише, а это знание мое — из еврейской семьи деда. В булочную меня бабушка отправляла за халой, а не за плетенкой.