Расовая теория: цвет кожи и свет разума
Продолжение цикла «Теории неполноценности». Серия статей о трех больших идеях, очень сильно повлиявших не только на науку, но и на всю культуру развитых стран XIX—XX веков – о теории вырождения (дегенерации) (ЗС № 1/24), расовой теории («научном расизме») и евгенике.
Как и теория вырождения, расовая теория (или, как ее еще называют, «научный расизм») сформировалась в середине XIX века. Это, разумеется, не означает, что до того все признавали людей другой расы равными независимо от цвета кожи. Наоборот – неравенство рас до поры до времени казалось чем-то само собой разумеющимся и не нуждающимся в обоснованиях и доказательствах. Любой человеческой общности, любой традиционной культуре свойственно считать людьми в полном смысле слова только членов своего сообщества, а всех остальных воспринимать как «не совсем людей» (недаром самоназвание многих народов буквально означает «настоящие люди» или даже просто «люди»). При этом если в охотничье-собирательских обществах понятие «своих» включало в себя членов своего племени, то, скажем, для древних греков мир уже делился на эллинов и варваров. Каковы бы ни были отношения между теми или иными греческими полисами, их граждане воспринимали друг друга как полноценных людей – в отличие от представителей иных народов. Во время становления национальных государств (особенно если оно происходило в войнах) это восприятие обострялось. «Говорят, что англичане вовсе даже не люди и у них под одеждой есть хвосты», – пишет французский придворный хронист на самом излете Столетней войны.
Но в более спокойные времена такое восприятие соседей (с которыми волей-неволей постоянно приходится иметь дело и вступать в какие-то отношения; которые выглядят так же, как и «наши», а часто говорят на более-менее понятном языке и исповедуют ту же веру) несколько притуплялось, умерялось, переходило в латентное состояние. При встрече же с невиданными ранее людьми совершенно необычного физического облика оно расцветало во всей красе. После открытия Нового Света испанские клирики всерьез обсуждали, являются ли его аборигены людьми и можно ли их крестить – или это будет таким же кощунством, как крещение обезьяны? Ведь об этих существах ничего не сказано ни в Писании, ни в трудах античных авторов, и неизвестно, есть ли у них вообще душа. (Если кто-то думает, что такими вопросами могут задаваться только зарассуждавшиеся схоласты-теологи – пусть вспомнит эпизод из «Дерсу Узала», где пожилой старообрядец говорит о Дерсу – «у него и души-то нет, а пар» – хотя дружит с ним много лет и относится к нему с явной симпатией.) Применительно к неграм такое отношение к ним дополнительно поддерживалось их массовым использованием в качестве рабов, так как позволяло не задаваться вопросом, как может просвещенный человек держать людей в рабстве и использовать их как рабочий скот. Ведь чернокожие – не совсем люди, так что…